Расследование уголовного дела, возбужденного против художника Петра Павленского, продлено на месяц. Об этом во вторник Павленский рассказал в интервью Радио Свобода. Накануне следователи, ведущие дело, побывали в редакции телеканала "Дождь" и изъяли связанные с ним материалы.

Как пояснил главный редактор телеканала Михаил Зыгарь на своей странице в Facebook, полицейских заинтересовало интервью Павленского в информационной программе "Здесь и сейчас". О каком именно выпуске идет речь, Зыгарь не уточнил. Интервью Павленского будет использовано следователями для психолого-лингвистической экспертизы по делу, возбужденному 15 ноября 2013 года.

Художнику грозит до пяти лет заключения по статье "Хулиганство". 10 ноября прошлого года, в День полиции, он прибил свою мошонку к брусчатке Красной площади. Сейчас Петр Павленский находится под подпиской о невыезде. До акции "Фиксация" художник, работающий в стиле "политическое искусство", зашивал себе рот в поддержку группы Pussy Riot в июле 2012-го (акция называлась "Шов"), в мае 2013-го художника заворачивали в колючую проволоку в знак протеста против репрессивной политики российских властей (эта акция называлась "Туша").

– По факту дознание продлено еще на месяц. Но мне кажется, что власть сейчас находится в таком же тупике, как и сотрудники внутренних органов во время проведения акции, – говорит Павленский. – Потому что сейчас можно видеть, что сама по себе система хочет мне как-то ответить, как-то наказать, проявить какую-то свою сильную функцию. Но поскольку в самом этом механизме находятся люди, то человеческое сознание это не принимает. Следователям тяжело вести это дело, потому что они не знают, что с ним делать,
Следователям тяжело вести это дело, потому что они не понимают, что с ним делать как тут можно что-то фабриковать, что тут можно подтягивать. Поэтому дело идет достаточно глухо и тяжело. Они пробуют. Там идет какое-то расследование, только непонятно чего. Что тут можно расследовать? Потому что я ничего не скрываю. По большому счету, все всё знают. Сейчас они выясняют, что я делал 15-20 лет назад. Видимо, уже пробуют так все представить, чтобы говорить не о преступлении, а о том, что я сам по себе и есть преступление. Видимо, пробуют выявить мой преступный характер. Но видно, что у них идет очень большая буксовка с этим делом. Еще на месяц продлили. Посмотрим, что будет дальше. В любом случае, для представителей власти сейчас самым грамотным ходом было бы просто все это дело свернуть и закончить. Потому что любой шаг против меня будет их шагом против себя. Кроме повышенного внимания к своей глупости, они ничего не вызовут. Это будет совсем уже смехотворно.
– Ваша знаменитая акция, во время которой вы прибили мошонку к брусчатке, прошла в День полиции, 10 ноября. Вы таким образом противопоставляли себя политической индифферентности и фатализму современного российского общества. Активнее российское общество с тех пор, наверное, не стало. Но Pussy Riot выпустили до Нового года, Ходорковского, Фарбера, "болотных узников". Меняется ли атмосфера в стране? Есть ли в этом хоть какая-то ваша заслуга?

– Прежде всего, я не противопоставлял себя обществу. Я показывал себя как часть общества. Как я уже позже понял, действительно, очень многие себя увидели. Более всего, конечно, себя увидели те, кто высказывал наиболее отрицательные комментарии, у кого было больше всего негативных эмоций и ненависти по отношению ко мне и к акции. Когда люди объявляли это сумасшествием, безумием, членовредительством, мазохизмом, они видели там себя.
Когда люди объявляли это сумасшествием, безумием, членовредительством, мазохизмом, они видели там себя Я не знаю, есть ли здесь связь с тем, что происходит сейчас в обществе. Все-таки такого рода политическое искусство, такие жесты влияют на все лишь косвенно. Дается некий прецедент, который уже остается в головах у людей. Люди, когда им нужно принять решение – действовать, выйти на какой-то протест, или не действовать, могут что-то вспомнить. И это может повлиять. Я думаю, что в этом и есть положительное свойство искусства и его необходимость. По поводу того, насколько это влияет на власть. Можно ли это связывать с тем, что Путин выпускает Pussy Riot, Ходорковского, Фарбера? Я не вижу здесь прямой связи. Я думаю, что это больше всего связано с Олимпиадой. Путин работает на свой медиаобраз: вот, он такой властитель, что он кого-то закрывает, а кого-то выпускает. Политическое искусство стремится к тому, чтобы сбить этот властный нарратив и каким-то образом дискредитировать власть. А эта амнистия поднимает рейтинг власти.

– Ваша акция вызвала множество дискуссий. Мнения были разные: от того, что дурак какой-то, это же больно, до того, что ваша акция – это образец внятности и лаконичности политического искусства. Как эта акция на вас лично повлияла? Что-то она в вас изменила или нет? Или вы были готовы к таким дискуссиям и воспринимаете их нормально, спокойно?

– Безусловно, я сейчас уже спокойно все воспринимаю. Я рад, что возникли дискуссии, и особенно рад негативным отзывам.
Я рад, что возникли дискуссии, и особенно рад негативным отзывам На самом деле, многое изменилось после первой акции ("Шов"). Такие вещи заставляли выходить на другое поле. Там ложится другая ответственность. Нужно пересмотреть некоторые вещи, какие-то даже жизненные действия. А сейчас, поскольку я уже занимаюсь этим, то это не было для меня чем-то новым.

– У художников принято спрашивать о планах на будущее. Может быть, вы откроете нам секрет, расскажете о каких-то своихследующих акциях, чему они будут посвящены?

– Я пока планирую заниматься тем же, чем я и занимался до этого – проектом "Политическая пропаганда", который мы ведем с Оксаной Шалыгиной. Это журнал и платформа, связанная с политическим искусством или с искусством в политическом контексте. Есть акции, есть достаточно большое поле деятельности, которое необходимо поддерживать, продолжать работать в этом направлении.

– А если репрессивная машина будет действовать по своей логике, и вас привлекут к уголовной ответственности по статье, по которой грозит пять лет лишения свободы, вы к этому готовы?

– Я думаю, если такое будет, то пусть это будет. Для меня это будет просто жизненный опыт. Но это будет настолько серьезный акт самодискредитации власти, что это только к лучшему.